Владимир Громов: Не придуманный триллер в Вене или Как я «удачно» съездил на выставку Брейгеля

Владимир Громов: Не придуманный триллер в Вене или Как я «удачно» съездил на выставку Брейгеля

Все едут в Вену, чтобы увидеть Брейгеля. Поехал и я. Только мой рассказ о посещении будет несколько отличаться от тех, что публикуют другие.

Сразу скажу, что на выставку путем некоторых хитростей и с помощью наглости я попал, хотя билетов не было ни в интернете, ни в кассах. Но это отдельная история, как и рассказ о самих полотнах. Да, это великая живопись и это мой любимый художник, но гораздо удивительнее было то, что со мной случилось после посещения музея.

—————————————————————————-

Я остался в Вене на ночь и утром решил пройтись по городу, осмотреться, купить подарки детям и заглянуть куда-нибудь еще – в Альбертину или музей Леопольда.

И все было хорошо – я гулял по центру, заходил в магазинчике, прикидывал, что еще успею сделать до вечера. Всем, наверное, знакомо это туристическое чувство расслабленности, когда ты смотришь по сторонам, подмечаешь детали, думаешь о том, как интересно вживую увидеть те места, о которых столько слышал, но никогда не видел. С таким чувством я двигался от Шведенплац по тихой улочке, когда передо мной затормозил полицейский микроавтобус. Из него выскочило человек пять полицейских. Они выхватили пистолеты и прицелились прямо в меня.

«Хэндэ хох!» — закричал один из полицейских, по всей видимости, главный.

Это было настолько похоже на сцены из множества фильмов и сериалов сразу, что я в первый момент растерялся, но как-то на шутку все это не походило. Полицейский заорал что-то по-немецки и я, хотя не знаю этого языка, понял, что мне велят прижаться лицом к стене и руки тоже положить на стену. Когда я сделал это, сотрудники правопорядка кинулись ко мне, схватили меня за локти и стали обыскивать. Они выворачивали все карманы, потом заломили мне руки за спину и швырнули меня лицом на землю. Я почувствовал, что на запястьях смыкаются наручники. После всего этого полицейские перерыли мой рюкзак, в котором не было ничего кроме запасных трусов с носками, подарков и документов, и, наконец, спросили, кто я. Мое объяснение, что я не говорю по-немецки, а только по-английски как-то их сбило с толку. Наверное, это очень удивительно натолкнуться в канун Рождества в историческом центре европейской столицы на туриста. Быстро оказалось, что английским офицеры полиции владеют плохо. Дальше со мной разговаривали две юные девушки, по всей видимости, рядовые сотрудницы, которые, кажется, единственные знали английский.
Полицейские втащили меня в магазин дорогих ковров, у которого я был и остановлен. Вялый персонал этого заведения, в котором, наверное, бывает один-два клиента в день, страшно оживился. «Руссе… Туристо… Йа… Йа» — приговаривал дядька лет шестидесяти, явно управляющий магазина, палившийся вместе со старшим офицером в мои польские документы. «Наверное, их папы были эсэсовцами» — успел подумать я, когда в магазин вломился спецназовец в каске и с автоматом. Краем глаза я глянул за витрину и увидел, что спецназовцами переполнена вся улица. Нет, это слишком напоминало плохой сериал… Спецназовец натянул на меня шапку, капюшон и сфотографировал на свой телефон. Еще меня фотографировал тот самый офицер. Было странно и как-то непонятно. Нет, мне хотелось надеяться, что полиция во всем разберется и отпустит меня, но ничего не происходило. Наручники сдавливали запястья так, что руки стали холодеть. Девушки конвоиры поставили меня лицом к стене и вежливо запрещали оборачиваться. По прошествии получаса меня, наконец, решили из этого магазина ковров вывести. На улице две съемочные группы и тщательно снимали, как меня ведут к полицейскому микроавтобусу. Вокруг собралось множество любопытных. Милые девушки, наверное, заботясь о моей неприкосновенности согнули меня напополам, накинули на голову капюшон и дотащили до машины, усадив меня между собой.
В микроавтобусе, наконец, мне стали объяснять причину всего этого чудесного венского рождественского действа. «Недавно стреляли тут неподалеку, — сказала одна из моих конвоирш, — и выглядите, как человек, который это сделал». «Наверное, большинство небритых мужчин среднего возраста в черной куртке выглядят как я» — сказал я им, на что девушки виновато потупились. Как-то робко меня стали спрашивать, кто я и что делаю в Вене, когда приехал, где ночевал. Мои объяснения, что они имеют дело с туристом из Польши, который в первый раз в жизни приехал в Вену вчера утром, чтобы посетить выставку Брейгеля, сбили их с толку. У меня сложилось впечатление, что о выставке Брейгеля они не слышали, хотя рекламные плакаты, посвященные ей, развешаны по всему городу. Я понимал, что весь этот разговор был бессмысленным. Моя судьбу решали не девушки с офицером, устроившие мое задержание, а кто-то там на другом конце рации. Рация зашипела что-то. Девушки меня вытащили из машины и повели куда-то через улицу. Десятки человек снимали это на камеры мобильников. Девушки разнервничались и потащили меня обратно в машину. Мы поехали в участок, который находился метрах в ста от места задержания, но плутали мы на машине минут десять.
Участок, находящийся прямо в сердце старой Вены у собора святого Стефана, оказался переполнен полицейскими и спецназом. Они все меня разглядывали с любопытством. Не меньшее любопытство испытывали две сотрудницы в том кабинете, куда меня проводили. Там я был усажен за стол. Хотя меня дважды обыскали и в кабинете было пять сотрудников полиции с пистолетами, мне строго-настрого велели держать руки на столе. Меня, правда, занимало, что четверо из сотрудников были женщинами, причем все младше тридцати пяти лет. Так мы и застыли тут. Я сидел. Прекрасные женщины смотрели на меня. Это продолжалось, наверное, часа полтора, если не больше. Сотрудницы устали и начали болтать, шутить. Несколько раз меня спросили, действительно я не говорю по-немецки. Я лишь разводил руками и спрашивающие искренне огорчались. В конце концов, разрешили встать и пройтись. Я даже увидел коридор отделения и понял, что я тут такой не один. В коридоре стоял еще один небритый мужчина в синей куртке, еще был какой-то лысый араб с бородкой.

«Значит, хватают всех подряд» — подумал я и это как-то немного утешило.

Все-таки было бы, действительно, страшно, если бы против меня одного прислали столько полицейских, да еще в сопровождении спецназа. Вскоре в кабинет вошел лысый мужик с кольцом в ухе и татуированными руками. Одна рука была полностью закрашена черным и из этого черного проступала надпись Momento mori. Лысый несмотря на то, что куда больше меня напоминал бандита, оказался каким-то важным сотрудником с бляхой на шее. Он долго и мучительно переписывал данные с моей польской карты не в состоянии понять, кто такой wojewoda mazowiecki. Кажется, лысый решил, что это мои имя и фамилия. Наконец, в кабинет завели пятерых мужчин. Все были разного роста и возраста, да национальностей. Объединяла нас только растительность на лице и наличие теплого пуховика. Один сотрудник расставил нас вдоль стенки, дал каждому листик с номером и встал рядом с нами, изображая еще одного подозреваемого. Тут я понял, что на нас смотрят. В стене кабинета обнаружилось окошко, закрытое жалюзи. Через прорези на нас глядели свидетели. Один за другим в окошке возникали очертания людей, размышлявших, является ли кто-то из нас стрелком, только что устроившим пальбу в центре Вены или нет. Это продолжалось невыносимо долго. Вдобавок перед собой на вытянутой руке приходилось держать бумажку с номером. Я опустил на секунду бумажку. В комнату тут ворвался офицер в камуфляжном свитере и громко мне свистнул. «Найн дисциплинен!» — гавкнул он и я понял, что бумажку опускать нельзя. Нет, все-таки мысли о плохом сериале про фашистов меня не оставляли.

После этого дознания нас вывели из кабинета. Мне почему-то велели ждать в туалете, который находился тут же в коридоре и ни в коем случае из него не выглядывать. Другие мужчины тоскливо прижались к стенкам. Сколько я так стоял не помню. За окнами давно стемнело, стучали копытами лошади, катающие по старому городу туристов, а тут все сотрудники и задержанные неподвижно стояли и чего-то ждали. Меня позвали обратно в кабинет. Там, по всей видимости, был эксперт. Он натер мне руки каким-то карандашом. По одному карандашу с тыльной стороны ладони и по одному с внутренней. Потом мои ладони прижили к какой-то клейкой бумажке. Я так понял, что хотят обнаружить на руках следы пороховых газов. Долго меня фотографировали – лицо и руки. «Выходите» — сказал лысый татуированный.

Я вышел из кабинета и тут ко мне приблизился тот самый офицер несколько часов назад наставивший на меня на улице пистолет. «Знаете, вы можете идти» — сказал он на ломанном английском. Мне вернули вещи и несколько раз заверили, что ничего не пропало. Я собрался и двинулся к выходу. Там стояли те самые прекрасные девушки, мои конвоирши. «Извините пожалуйста» — сказали они хором и слегка улыбнулись. «Я понимаю, это ваша работа» — процедил я и вышел.

Был вечер. Вокруг Вена, полная туристов и горожан, готовящихся к Рождеству. Всюду базары и безмятежность. Люди на площадях покупают подарки, пьют глинтвейн и закусывают сосисками. Весело и шумно. Как будто нет здесь это участка и как будто не было тех нескольких часов в наручниках, но от всеобщего уюта, царившего вокруг, мне стало ужасно неуютно. Как все может поменяться в жизни за несколько секунд, во что превратиться. Весь предыдущий день я думал о Брейгеле, у которого на одних картинах полная гармония, безмятежность, даже счастье, а на соседних ад и кошмар. Устроители выставки очень интересно развесили полотна, превратив их разглядывание в некий сюжет, в котором мы путешествуем от светлого к самому страшному и кромешному. Да, стоило приехать в Вену и посмотреть Брейгеля.
Потом я узнал из новостей, что случилось. В каком-то ресторане обедали несколько черногорских мафиози. Один из них в ходе разговора достал пистолет и расстрелял двух других, а потом сбежал. Один из расстреляных погиб, другой тяжело ранен. Стрелка так и не нашли. Мне остается только удивляться тому, что его искали почти через час после случившегося в двухстах метрах от места преступления, да еще и мирно прогуливающимся по центру города.

Via: Владимир Громов

Еще Шок