Философский трактат: Что и как говорить об этом самом месте у мужчин

Как написать любовную сцену? Вот о чем хотелось бы поговорить. Я получила немного нового материала на эту тему – на крупном женском портале прошел конкурс-опрос: «Какое описание сексуальной сцены вы назовете лучшей?» — женщины приводили свои излюбленные места из любовных романов и старались сформулировать — отчего именно это описание их особенно задевает. Одновременно шло обсуждение – а нужны ли вообще откровенные сцены? Конечно, да! Доводы делятся на два главных смысловых потока. Первый «впечатленческий» — по законам жанра нужен катарсис: «Без эротических романы мне кажутся пустыми и детскими». «Очень печально, когда читаешь взахлеб книгу, а тебе, вместо описания постельных сцен, фигу показывают и сразу искра теряется». Второе смысловое течение — модное, помогательно-терапевтическое, течение «большой пользы»: «Мне кажется любовные сцены учит наших женщин в жизни не относиться к физическому контакту как к чему-то грязному, и любить тело мужчины».

Фига вместо постели, пустая книга, наука любить тело мужчины – все это дико важно, правда.

Но вряд ли всем нам интересно говорить о любовной сцене только в специальном любовном романе.

«Большой» жанр, серьезный роман, рассказ начинающего амбициозного автора тоже ведь не обходится без эротического столкновения.

И тут мы толкаемся своим восставшим воображением в тему, которую следует признать тривиальнейшей из тривиальных – насколько современный язык (русский язык) подходит для описания полового акта.

Считается, что мало – в связи с отсутствием нейтральной лексики, называющей известные органы.

Так ли это? Давайте же устроим этому устоявшемуся убеждению легкую профанную проверку. В свое время на меня большое впечатление произвели слова из работы Натальи Самутиной, доцента ВШЭ, автора яркого труда «Великие читательницы: Фанфикшн как форма литературного опыта». Эта работа опять возвращает нас к «специальной» по тематике, самодеятельной литературе, но именно в ней сейчас происходит осознанная работа по ревизии русского сексуального языка.

Самутина писала: «Сочтя необходимым говорить о сексе на родном языке развернуто, женщины — писательницы и читательницы фанфикшн самостоятельно выработали для этого разговора такой набор конвенций, который позволяет им получать удовольствие без потерь в самоуважении». Достойные слова! И да, Самутина согласная с общим суждением, что лексика подвела: «В русском языке имеется серьезная проблема с неразработанностью соответствующего пласта нейтральной лексики. Свою роль сыграли здесь и резкое разведение обсценной и нормативной лексики в русском языке, и жесткая гендерная апроприация этого поля: большинство описаний секса в «официальной» литературе сделаны мужчинами, с мужской точки зрения, содержат мужскую перспективу взгляда на женщину-объект».

Работу самодеятельных писательниц Самутина видит в романтическом рыцарственном ключе: «Русские авторы и переводчики фанфикшн оказались фактически перед задачей изобретения нового языка и взялись за эту задачу с энтузиазмом и смелостью, не говоря уже о бескорыстии». Женщины-рыцари круглого нефритового ствола. Женщины –трубадуры, вырабатывающие собственный культ прекрасного соития.

Итак – действительно ли нет подходящих слов? У слова член в среднем 90 синонимов.

Поглядим на этот мужественный ряд.

Конец, фаллос, пенис, детородный орган, орган, достоинство, хозяйство, агрегат, причинное место, стержень, ствол, аппарат, уд, щуп, утешитель, шишка, шланг, болт, жила подпупная, коряга справедливости, жезл любви, скипетр страсти, боец невидимого фронта, елда, мальчик, петушок, дурак, игрушка, колбаса, колбасина, лысый, дружок, Дик, морковка, писка, хер, балда, градусник, оглобля, сморчок, штуцер, хреновина, забияка, пипетка, убивец, дрын, ванька-встанька, келдыш, каркалыга, писюн, мехирь, поручалка, щекотильник, щекотун, забабаха, запридух, поц, поскребыш, пачкун, пинус, гузнотер, хамлешка, кутак, чирышек, подсердечник, запридых, ратман, торчило, балун, причиндал, дилдо, тундрик, пипка, кукумбер, кукан.

Тут не все синонимы – но основная проблема видна. Оглушающая грубость мешается с высокой лексикой и побеждает.

Хотя какие хорошие слова! Так и хочется написать – в его леопардовых плавках сосредоточием мощи виднелась боевая каралыга.

Но самое интересное, те бесконечно сниженные «названия» нашего дорогого члена, которые в мужском ряде синонимов кажутся забавными и даже свидетельствующими о немалой, хотя и казарменного рода самоиронии русского народного словообразователя (эти названия даже и радуют, как легкое глумление над образом полового врага), в женском синонимическом ряду кажутся невыносимо оскорбляющими.

Не отсюда ли растет первое феминистическое содрогание – «называтель» всего и вся все-таки в нашем воображении мужчина (человек), и если собственную сексуальность он имеет право снижать по личному желанию, то все эти женские бесконечные дыры, мохнатки, скважины, пелотки и мочалки (еще, кстати, вагину называют Тулой – отчего Тулой?), ввергают в отчаяние. Да что же он такое, безжалостный русский секс, не имеющий прививки великолепного античного бесстыдства, и не прошедший трубадурства и культа Прекрасной дамы?

Женские синонимы к слову «влагалище» — и без того медицински глухому, еще более мужских разведены по позициям – «оскорбительное» — «слащавое»; при этом «слащавое» за редким исключением, очевидно, находки последнего времени и рождены женским гением, подвизающемся на ниве тех же любовных романов. Так, «мохнатый сейф» (определение девственницы, между прочим), бабий срам, дупло и передок соседствуют с нефритовыми вратами, вратами рая, гротом любви, лепестками розы, жемчужиной сладострастия, горшочком с медом и прочими прелестями.

Что у нас нейтральное? Вагина, вульва и лоно. Традиционное – ножны, пещера, грот и колеориза (от греч. koleos — ножны, футляр и rhiza — корень, корневое влагалище, окружающее корешок зародыша у злаков, а также у цикадовых).

В целом печально, но, как ни парадоксально, эта печаль не неизбывна. Списки синонимов не слишком отличаются от подобных же подборок англоязычных синонимов. Грубости там меньше – хотя американский английский включает в себя переработанные испанские народные названия и «черный английский» — и вы там тоже найдете немало солнечной жеребятины.

Английский синонимический ряд говорит нам о другом – нам не хватает не слов, а традиции. Тупо количества — корпуса тестов на эту тему. Описание полового акта в литературе строится на метафоре – и вот этих отработанных метафор у нас меньше. Дело не в словах, господа! Просто надо браться за работу!

Итак, пока работа проводится на ниве любовных романов – и там течет мед и восстает нефрит. Читать это невозможно, искра по-любому теряется. Но теряется у читателя распальцованного, у набравшегося англосаксонского ума интеллигента. Я действительно знаю историю, когда молодому, с громокипящим именем, интеллектуалу друзья на день рождения подарили дорогую экскорт-даму. Он не смог воспользоваться подарком. Потому что прекрасная женщина, выходя из ванной спросила: «А ты телебоньку помыл?». Великая сила слова! Интеллектуал говорил: «Это стало физиологически невозможно». Предполагаю, если бы дева спросила, помыл ли он свой скипетр страсти, было бы тоже самое. Но читательницам любовных романов вполне ничего – они все эти жезлы просто пропускают мимо глаз. Красиво, и ладно (грубое и некрасивое бы покоробило). Им в описание главное другое – все подробности мужского волнения. Именно волнение мужчины – залог успеха сцены. Надо, чтобы в глубине глаз мелькнуло страдание, что бы был сдерживаемый вздох, что бы рука задрожала, губы сжались, кадык дернулся. Чтоб не был эмоциональным бревном, короче.

Это тоже все интересно ( и как это интересно, господа), но любовные романы – это самое начало, основание пирамиды. Дальше идут тексты, о которых пишет нам Самутина – и их с любовными романами путать нельзя! Самодеятельные тексты и фанфикшен, где идет работа по изобретению нового женского языка любви – не любовный роман. Это другой языковой пласт.

Там писательницы пользуются не слащавыми терминами, а скорее существительными с приближенно абстрактными значениями. Мощь, сила, сосредоточие. Плоть. Восставшая плоть (вообще хорошее название для книги-фильма «Восстание плоти»), мощь его желания, сосредоточие его мужественности, сила его мужества.

И – что приближает фанфикшн к «большой литературе», авторы стараются опираться на метафору. Не акта любви вообще, но конкретного, вот сейчас происходящего. Между двумя живыми, конкретными людьми. А это и делает описание любви литературным событием – уж каким получится, но литературным.

Что значат слова без контекста? Набоков использует слово «жезл»: «Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, никак со мною не связанное», – и это откровенная пародия на описание эротической сцены в массовом любовной тексте и одновременно характеристика массового текста, «не связанного» с индивидуальным.

У Апдайка член назван антенной любви – но там вполне внятная метафора действия. Научится хорошему можно, глядя на плохое – я с огромным удовольствием слежу за премией за худшее описание секса, которую ежегодно с 1993 года присуждает британский журнал Literary Review.

Там оцениваются только метафоры – правда. Вот два последних года. В 2016-ом году печальным триумфатором стал Эрри де Лука, автор книги «Дни перед счастьем»: «Мой член как доска прислонялся к ее животу. Движением бедер она перевернула меня, и я оказался сверху. Она раздвинула ноги, подняла платье и, удерживая мои бедра вокруг себя, направила мой член внутрь. Я был ее игрушкой, которую она передвигала с места на место. Наши половые органы пришли в боевую готовность; они нетерпеливо касались друг друга: балетные танцоры, парящие на пуантах».

А Ватероо 2017 года еще более откровенно — жюри присудило антинаграду за книгу The Destroyers американского романиста Кристофера Боллена с формулировкой «за неуместную попытку описать знакомые понятия в новых терминах, что в итоге привело к путанице»: «Ее лицо и вагина соревнуются за мое внимание, и я смотрю вниз на бильярдный треугольник, который представляют собой мой пенис и мои яички».

Судьи мрачно сообщили, что бильярдная метафора из смутила – они так и не смогли представить себе эту картину, не увеличив количество яиц у автора до пяти штук.

С образом ошибся чувак. Но старался. Работал. Этот нам наука.

Ничего с нашей лексикой особенного не происходит. Мы грубы, но не безнадежны. Работа в закрытых сообществах происходит. Так пора же и писателю с амбициями браться за дело и увеличивать количество описанных сцен любви. В этом разнообразии – если не ваша победа, то победа языка.