Ольга Бугославская: Небывалый всплеск ностальгии по советским временам и тоски по «величию своей страны»

Небывалый всплеск ностальгии по советским временам и тоски по «величию своей страны»

«Сенсационный» опрос общественного мнения зафиксировал небывалый всплеск ностальгии по советским временам и тоски по «величию своей страны» (казалось бы, чего-чего, а этого у нас и сейчас в избытке, но не тут-то было).

Первый канал предпринял попытку осмысления полученных данных. В ходе всестороннего и напряжённого обсуждения было замечено, что советский человек испытывал чувство причастности к «чему-то такому». Ведущий затруднился с конкретизацией, но для наглядности придал своему лицу вдохновенно-мечтательное выражение. Из общего контекста следовало, что к «чему-то такому» относятся полёт в космос, армия и тп.
У меня есть маленькое дополнение: у чувства причастности к «чему-то такому» (если оно вдруг у кого возникало) была оборотная сторона – чувство неловкости, ущербности и неполноценности, для которых в Советском Союзе имелась щедро удобренная почва.

Более всего ему способствовал тот общеизвестный факт, что СССР не производил ни одной качественной вещи.

Из разряда ширпотреба как минимум. Ни техники, ни одежды, ни косметики или средств гигиены, ни канцтоваров – ничего. По сути, СССР был страной тотальной халтуры и брака. Советский «знак качества» вызывал смех, люди покупали отечественные товары только в том случае, если не имели ни малейшей возможности раздобыть импортный аналог.
Автомобиль, ломавшийся на каждом перекрёстке, становился для своего владельца наказанием и вынуждал искать нужных знакомых среди ханыг, достававших запчасти. Автослесаря, водопроводчика, маляра … нужно было искать исключительно через своих людей, чтобы не нарваться на хронического алкоголика, который окончательно доломает и без того хилую вещь. Но даже те «товары и услуги», которые удавалось получить по блату, были качественными только по советским меркам. По большому счёту они всё равно никуда не годились: в стране не было ни нужных материалов, ни технологий.
Обращение в советскую «службу быта» всегда было чревато каким-то уроном: заказала в ателье платье – испортили материал, отдала вещи в химчистку – испортили костюм, делала в парикмахерской завивку – испортили волосы и тд. Даже в фотолаборатории могли запросто запороть плёнку. Поэтому нужно было уметь всё делать самому – шить, вязать, наклеивать обои, менять карбюратор… По ТВ шла совершенно безумная программа о «народных мастерах», которые самостоятельно собирали машины из подручных средств. А женские журналы публиковали советы, как из старого платья сшить новую юбку.
В рядовых «предприятиях общепита» можно было запросто отравиться. Алкогольные напитки и соки там было принято разбавлять.
Медицина была относительно бесплатной, но больниц люди избегали: там был плохой уход, плохие условия, плохая еда, и всё время нужно было терпеть боль. У нас в школе была молодая и очень симпатичная учительница биологии. Она заводила с нами беседы на темы, которых в советской школе касаться было не принято. У неё был ребёнок на пару лет младше нас. Однажды в конце урока она оставила в классе одних девочек и, перейдя на полушёпот, сказала: «Я должна вас предупредить, что у нас, к сожалению, ужасные роддома. Столько унижений, сколько я испытала в роддоме, я не испытывала нигде…». О стоматологии лучше вообще не вспоминать. Те, кому удаляли зубные нервы без анастезии, меня поймут.
Одежда, обувь, мебель и всё, что предполагало, прости господи, дизайн, выглядело в большинстве случаев откровенно уродливо. Как будто модельеры специально стремились соорудить что-то максимально нескладное и неудобное.
Вал халтуры, в котором тонул несчастный советский потребитель, порождал мстительные идеи: «При Сталине хорошо строили, а сейчас никто ничего не боится». Тезис о том, что советский человек может хорошо работать только под угрозой расстрела, я слышала в детстве много раз от самых разных людей. (Специфические представления о суровом, но справедливом Сталине были на определённом этапе в ходу).
Железный занавес – отдельный сюжет. Замечу только, что, занимаясь в Школе юного историка в МГУ и в КЮИ в Пушкинском музее, я встречала много прекрасных искусствоведов, специалистов в области античного искусства или искусства эпохи Возрождения, которые при этом никогда не бывали ни в Афинах, ни в Риме, ни во Флоренции, ни в Париже и не видели ни Акрополя, ни Ватикана, ни Уффици, ни Лувра… Не видели и даже не мечтали увидеть. Так и писали статьи и диссертации, разглядывая альбомы и репродукции.
Брак и дефицит – постоянная тема советского кинематографа: «За витриной универмага» — бракованная одежда, «Мы с вами где-то встречались» — обувь, которую «противно носить», «Дайте жалобную книгу» — беда с общепитом, «Легкая жизнь» — плохие химчитски и дефицит, «Влюблён по собственному желанию» — дефицит и спекуляция, «Афоня» и «Без ножа и кастета» — безнадёга в области ЖКХ), «Отпуск за свой счёт», «Гараж», «Москва слезам не верит» — «проблемы советского автопрома» («Я эту машину сам собрал», «Я твой чахлый «москвичонок» в «мерседес» превращу», «У тебя (в машине) слева что-то стучит»…)…

Плюс драка за загранпоездки («Научное открытие делает Гуськов, а в Париж едете вы, товарищ Аникеева»). «Берегись автомобиля», «Влюблён по собственному желанию» — дефицит и спекуляция. «Блондинка за углом» — всеобщий дефицит и повсеместный брак. В детективном сериале «Визит к Минотавру» милицейский генерал беспрестанно распекает по телефону каких-то бракоделов, которые то выпускают партию сапог с каблуками, прибитыми к носкам, то сливают куда-то тонны бензина и тд. «Самая обаятельная и привлекательная» засвидетельствовала низкое качество отечественных ластиков), которые нужно было отмачивать в керосине.

А в фильме Татьяны Лиозновой «Мы, нижеподписавшиеся» персонаж Юрия Яковлева, председатель приёмной комиссии, произносит эмоциональный монолог о необходимости остановить «водопад брака»: «Придёшь в магазин – ни одной вещи купить невозможно!» и тд.
Всё вышеперечисленное требовало «причастности к чему-то такому». Советскому человеку необходимо было зацепиться за Юрия Гагарина, Галину Уланову или Наталью Бестемьянову с Андреем Букиным. Зацепиться, идентифицировать себя с ними и получить свою долю самоуважения. «Что-то такое» позволяло думать, что «мы всего можем добиться, если захотим». Это «если захотим» часто звучит и в фильмах тоже: «можем делать, если захотим», «можем строить, если захотим», «можем шить, если захотим» и тд. А нежелание шить и строить тоже трактовалось со знаком плюс – на мелкие цели мы не размениваемся. Кроме того, подспудно существовало представление о том, что великое требует жертв. Соответственно, если мы вдруг все станем слишком хорошо питаться, то это станет помехой для «чего-то такого». Правда, в середине 80-х оба тезиса сошли на нет. Наши достижения в области балета совсем перестали компенсировать отсутствие элементарных удобств. И вот сегодня душа снова запросила «чего-то такого».

Рассказала: Ольга Бугославская

СССР