Анна Каретникова: Про СИЗО

Анна Каретникова: Про СИЗО

Это, разумеется, лишь моё субъективное оценочное размышление, но насколько же станет лучше и легче, когда наши СИЗО останутся без огромных многоместных камер на 20, 30, 40 человек…
Большая камера — это не про почитать, пользуясь свободным временем в остроге, недочитанные в юности книги, это не про подготовиться к защите по делу. Это о другом. Даже сейчас, когда каждый арестант получил наконец индивидуальное спальное место, вожделенную свою личную койку, — но это не всегда и о сне.

Вам расскажут, наверное, арестанты и бывшие сидельцы о достоинствах таких пещер, о том, что стоит стремиться к общению как высшей ценности, о взаимовыручке, самоорганизации и коллективе, и о да, — бесценна движуха! Что ж, действительно некоторым мужчинам (реже — женщинам) с ярко выраженными лидерскими качествами, желательно — хорошей физической подготовкой, — да, в этой движухе будет весело и интересно. Особенно, кстати, органично вливаются в нее арестанты-кавказцы. Но другим арестантам вследствие этого будет, возможно, в камере тоже интересно, но не очень весело. И вообще не весело и не интересно будет их несчастным родственникам, которых разбудят среди ночи страшные, тревожные телефонные звонки (я не раз писала о таких историях, не буду сейчас повторяться). Каждая такая густо насленная камера — уже не малая группа, не коллектив, — это особый мир, формируемый и перетасовкой характеров, и криминальным укладом, который пока никто не искоренил, и скудностью быта (которую искоренить давно пора), и внешними ограничениями, и необходимостью в этом мире выжить. А кто-то хочет интриговать и манипулировать, кто-то не хочет терять времени и стремится к заработку, кто-то конфликтен, кто-то болен, а кто-то просто слаб (а никто и не обязан быть сильным, разве нет?) Не,тут надо быть сильным. И не день, и не два, что может себе позволить, наверное, собравшись и сосредоточившись, почти каждый. Несколько месяцев минимум, а, не дай Бог, и несколько лет.

А свет бывает тусклым, сумрак, перегороли или вывернуты эти лампочки… Администрация, конечно, тут всё контролирует, теми или иными методами. Она контролирует. Как она может не контролировать? Камеры надёжно заперты. Все двадцать тридцатиместных камер на этаже, всех, таким образом, шестьсот человек. Их контролируют постовой инспектор и, разумеется, оперативный сотрудник (он бывает один на два таких этажа, но он всё про всех знает, это его задача. К сожалению, у него еще есть много других задач… ну, а как минимум — он иногда болеет или уходит в отпуск). Не надо, пожалуйста, сомневаться, что обстановку мы тут контролируем.

Женские сорокоместные камеры СИЗО-6 — чистые, светлые. Чтоб они еще лучше смотрелись, тут постели велено застилать по-белому. Странное это, из колоний пришло. Ну если все люди в мире так придумали, чтоб одеялом накрывать простыни, чтоб те не пылились — почему, скажите, в СИЗО должно быть по-другому? Что простыня сверху одеяла. Здесь какая-то другая пыль? Ну ладно, я отвлеклась. Я хотела сказать, что и в этих камерах кипят нешуточные страсти… да вообще пребывание в них бесчеловечно по сути. И в своей-то семье, среди людей, к которым мы привязаны, родителей или детей, а также супругов, которых мы и подавно выбирали себе сами, — иногда мы срываемся, иногда мечтаем побыть немного в одиночестве. В камере-бараке СИЗО это невозможно. Другие женщины — слева, справа, впереди, сзади и сверху — на втором ярусе КДК. На кухне девочки смотрят телевизор. Другой отсек — девочка в душе, унитазы, пять девочек курят. Ты все время на глазах. Каждый твой жест оценивается десятками этих глаз. Ты постепенно сходишь с ума от невозможности побыть с собой наедине. А характеры, а интриги, а просто головная боль, которая разом меняет твое отношение к окружающему миру, а невозможность сразу принять таблетку… Женщины за сорок и пятьдесят, обладательницы детей и внуков, пары высших образований, бывает, сходятся врукопашную по пустячным поводам, вырывая друг другу клочья волос и по-мужски наставляя фингалы, просто не выдерживают нервы.
За это их стыдят и сажают в карцер.

Но вернусь я всё же к мужским камерам. И к своей работе. В СИЗО, я сказала выше, быт — примитивней. Быт — он часть цивилизации, не просто шелуха духа (всё же изначально бытие определяет сознание, не наоборот). Если сделать скудным быт, неизбежно опускается (хорошо, не у всех, но у большинства) и морально-этическая планка. Может и кусок мыла стать такой ценностью, что из-за него стОит развязать войну без правил. Пачка сигарет — ценой совести. Ну а тогда какая-нибудь плитка или микроволновка — не вопрос, поводом для попытки коррумпировать сотрудника с целью заполучить желанный предмет. И, разумеется, это будет свято, поскольку — на общее благо. Благо большой камеры, всего социума. Я утверждала уже: с бытом надо что-то решать. Не следует ввергать людей в дикость и провоцировать к скатыванию к чему-то необоснованно примитивному.

Но должна сказать и о другом, и да поддержат меня коллеги, как сотрудники, так и члены ОНК, с кем вместе доводилось нам чуть не силой забирать из переполненных камер людей, которые не хотели, не могли там больше находиться, но им некому было сказать об этом… или их просто не отпускали. «Я прошу прощения, уважаемый сэр, смотряга сэр, но этот джентльмен, вон тот, в углу, с синяком под глазом, пожалуй, сейчас проследует со мной. Но сначала — соберет свои вещи. Я когда за ним вернусь? А я никуда и не уйду, ближайшие полчаса я совершенно свободна. Мы постоим пока здесь, в дверях, с вашего разрешения. Я и мой друг инспектор… Чтоб не тратить времени зря, мы готовы послушать пока про ваше здоровье».

Общественность любит читать, думать, говорить о том, что сотрудники плохие, они унижают и иногда избивают, пытают арестантов. Я убеждена, что это случается, и это безобразно. Но я обязана напомнить, что в камерах СИЗО, случается, сидят преступники. Настоящие убийцы, бандиты, вымогатели. Последние продолжают и в камере свой бизнес, а где же им искать жертвы, кроме своего ближайшего окружения? И как удобно складывается, что делать это можно, прикрываясь благороднейшими целями арестантского уклада, общего, поддержки бедолаг и взаимопомощи. Избить и унизить они могут почище сотрудников (так, сейчас меня спросят про коррумпированных сотрудников, задействованных в схемах. Они есть, и это безобразно. Но простейшие схемы давления на сокамерников с целью извлечения денежных средств из них и их близких даже и помощи сотрудников-то не предполагают…)

Почему-то вот сцены такие про СИЗО, где напуганный человек в первый раз входит в многоместную прокуренную темную камеру, стоят люди вида… разнообразного, вопросы задают первоходу с подвохом, — это естественным воспринимается в художественных фильмах. Не вызывает сомнений. А в правозащитной парадигме всё же сотрудники (все) — плохие, следовательно, арестанты (все) скорей хорошие. Нет… дело даже не в плохости\хорошести. Просто не надо их сажать в эти многоместные, непрозрачные камеры.

Ну, мне скажут, что и в маломестках всё то же — и общие законы человеческих отношений, и скудность быта, и влияние криминалитета, и болезни, и внешнее давление… Да, но в меньшей степени. И когда на тебя давят два человека, это всё же не двадцать человек. И, если что, ты сможешь однажды добраться до двери. Наверное.

Нет, я уверена, что таких больших «общих» камер быть не должно. От двух до восьми человек — по-моему, оптимальный вариант. Сейчас так и проектируют, так и строят, но вот этот пережиток прошлого, полутемные пещеры, всё еще с нами. Без них станет лучше.

Via: Анна Каретникова